Вермахт вошел в Гомель 19 августа 1941 года, а 22 августа занял Мозырь, который стал последним крупным городом БССР, захваченным в конце того лета. С тех дней начался отсчет периода кромешной жути гитлеровской оккупации: концлагеря и гетто, массовые убийства и бесконечные карательные экспедиции… Сам характер лесисто-болотистой местности вокруг Гомеля способствовал возникновению широкомасштабного партизанского движения. Реакция на него со стороны нацистов была лютой. Зверства тщательно фиксировались партизанами для будущих послевоенных судов…
Вот типичный, к сожалению, рапорт о преступлениях, совершенных гитлеровцами в те годы. Обращает на себя внимание лишь провидческое мнение командира о задаче оккупантов и его замечание о духе населения.
«Из докладной записки командира Гомельского партизанского соединения И. П. Кожара 29 июня 1943 г.
[...] Немцы сожгли все деревни, начиная от Речицы и вплоть до Боровиков, Елани, Стракович. Мы затрудняемся сообщить, какие деревни уцелели в Речицком, Лоевском районах. Немцы в своем остервенении даже колодцы взорвали.
Большинство населения спряталось в лесах. Кого немцы настигли дома, либо убиты, либо угнаны для отправки в Германию.
«Из докладной записки командира Гомельского партизанского соединения И. П. Кожара 29 июня 1943 г.
[...] Немцы сожгли все деревни, начиная от Речицы и вплоть до Боровиков, Елани, Стракович. Мы затрудняемся сообщить, какие деревни уцелели в Речицком, Лоевском районах. Немцы в своем остервенении даже колодцы взорвали.
Большинство населения спряталось в лесах. Кого немцы настигли дома, либо убиты, либо угнаны для отправки в Германию.
Следует отметить, что немцы сжигали деревни и села не только партизанской зоны. Это дает основание многим предполагать, что немцы делают это потому, что предвидят отступление».
О том, что подобная тактика гитлеровцев применялась повсеместно в Гомельской области, свидетельствует и такой документ:
«Из отчета Полесского партизанского соединения 23 сентября 1943 г.
[...] Фашисты, осуществляя свое наступление на партизан в зоне за рекой Припять, почти все населенные пункты превратили в пепел. Районы Мозырский, Ельский, Лельчицкий, Петриковский превращены в пустыню.
В одном только Ельском районе сожжено до 35 деревень (Кочище, Жуки, Дуброва, Прочемышля, Гнойное и др.), и в одной только деревне Жуки расстреляно, сожжено более 1000 человек населения; в дер. Дуброва все население уничтожено.
Силосные ямы, колодцы забросаны трупами детей, женщин, стариков. В лесу обнаружены большие ямы, заполненные трупами. Ямы почти не засыпаны. Из-под тонкого слоя насыпи ям видны торчащие руки и ноги убитых. В лесах и по лесным дорогам валяется много трупов.
В Комаринском районе сожжено 17 деревень и уничтожено много мирных жителей. В одной деревне Масаны сожжено более 100 человек, трупы брошены в колодцы».
О том, что подобная тактика гитлеровцев применялась повсеместно в Гомельской области, свидетельствует и такой документ:
«Из отчета Полесского партизанского соединения 23 сентября 1943 г.
[...] Фашисты, осуществляя свое наступление на партизан в зоне за рекой Припять, почти все населенные пункты превратили в пепел. Районы Мозырский, Ельский, Лельчицкий, Петриковский превращены в пустыню.
В одном только Ельском районе сожжено до 35 деревень (Кочище, Жуки, Дуброва, Прочемышля, Гнойное и др.), и в одной только деревне Жуки расстреляно, сожжено более 1000 человек населения; в дер. Дуброва все население уничтожено.
Силосные ямы, колодцы забросаны трупами детей, женщин, стариков. В лесу обнаружены большие ямы, заполненные трупами. Ямы почти не засыпаны. Из-под тонкого слоя насыпи ям видны торчащие руки и ноги убитых. В лесах и по лесным дорогам валяется много трупов.
В Комаринском районе сожжено 17 деревень и уничтожено много мирных жителей. В одной деревне Масаны сожжено более 100 человек, трупы брошены в колодцы».
Трагической особенностью Гомельской области в годы войны являлась ее близость к фронту. Именно поэтому еще одной силой, призванной сдержать напор Красной армии, было избрано мирное население, которое намеренно заражалось тифом и другими болезнями. Для этой цели в полосе вероятного наступления создавались концентрационные лагеря, куда сгонялись люди, вынужденные существовать без каких-либо условий для выживания. Самые известные из этих лагерей — Озаричские.
«Из акта военно-медицинской комиссии представителей 354‑й Калинковичской стрелковой дивизии и гражданского населения о преступлениях вермахта, совершенных в Озаричских лагерях.
[…] Оба лагеря расположены в редком лесу на болоте под открытым небом. Площадь вокруг лагеря обнесена колючей проволокой в 4 ряда и заминирована. Обнаружено много мин натяжного действия.
Люди, находившиеся [там], где нельзя вырыть землянки, лишенные всякого продовольствия, были обречены на постепенное вымирание. Лагерь находился под усиленной немецкой охраной, при малейшей попытке к бегству люди расстреливались или избивались до полусмерти. В зимних условиях, в пургу и в дождь, женщины, старики и дети находились под открытым небом. Гитлеровцы даже запретили разводить костры. В лагерях имелось много фактов эпидемических заболеваний, обморожений. Больным никакой помощи не оказывалось.
«Из акта военно-медицинской комиссии представителей 354‑й Калинковичской стрелковой дивизии и гражданского населения о преступлениях вермахта, совершенных в Озаричских лагерях.
[…] Оба лагеря расположены в редком лесу на болоте под открытым небом. Площадь вокруг лагеря обнесена колючей проволокой в 4 ряда и заминирована. Обнаружено много мин натяжного действия.
Люди, находившиеся [там], где нельзя вырыть землянки, лишенные всякого продовольствия, были обречены на постепенное вымирание. Лагерь находился под усиленной немецкой охраной, при малейшей попытке к бегству люди расстреливались или избивались до полусмерти. В зимних условиях, в пургу и в дождь, женщины, старики и дети находились под открытым небом. Гитлеровцы даже запретили разводить костры. В лагерях имелось много фактов эпидемических заболеваний, обморожений. Больным никакой помощи не оказывалось.
Обессилевшие люди не в состоянии были рыть могилы, трупы умерших по несколько дней лежали на поверхности в расположении лагерей. […]»
Сжигание сел и деревень немцы продолжают. В этом деле участвуют не только наземные силы, но и авиация. Похоже на то, что немцы поставили себе задачу сжечь все села и деревни не только области, но и Белоруссии. Поразительно то, что население не только не растерялось, но даже духом не падает. Этого давно ждали, это уже давно пережито…
Истощенные голодом, продрогшие от холода, промокшие в болотах люди ежедневно умирали. По заявлениям заключенных этих лагерей, в лагере № 1 ежедневно умирало до 60 человек, в лагере № 2 — до 100 человек.
За годы оккупации на территории Гомельщины было убито 229 690 человек гражданского населения и около 100 000 военнопленных.
Медработники 1-го Белорусского фронта осматривают тела погибших в концлагере Озаричи. Март 1944 г.
Дети, погибшие от голода и холода в концлагере Озаричи. Март 1944 г.
Кроме самого содержания в подобных лагерях, которое являлось по сути медленным умерщвлением, не меньшей пыткой выглядели перемещения заключенных между местами принудительного содержания. Вот как это выглядело:
«В пути следования из этого лагеря немецкие солдаты и полицейские, сопровождавшие нас, при малейшем отставании избивали палками, подгоняя нас вперед. Я сама, идя, нагнулась застегнуть туфель. В это время немецкий солдат ударил меня палкой по спине. Отстающих от колонны немцы просто пристреливали. Я сама видела такой факт. Впереди меня шла неизвестная для меня женщина, лет 30 — 35, с грудным ребенком на руках. Идя, она нагнулась, желая поправить находившийся у нее на спине мешочек. В это время немецкий солдат выстрелил в нее из автомата и убил бывшего на руках у этой женщины грудного ребенка. Она выпустила из рук трупик ребенка и, подгоняемая ударами палок, пошла вперед. Труп ребенка остался лежать на дороге. Во время движения впереди и сзади меня слышалась стрельба конвоя. Я сама видела лежавший у края дороги труп неизвестного мне мужчины, застреленного конвоем впереди меня. У него голова была размозжена…
Из воспоминаний Н. К. Андреевой из села Ковчицы-2 Паричского района».
В сборнике документов обращает на себя внимание следующее обстоятельство. Несмотря на послевоенный хор голосов (особенно на Западе), вопящих о непогрешимости солдат вермахта и взваливающих всю вину за зверства на части СС, архивные материалы свидетельствуют об обратном. Мирное население уничтожали обычные регулярные части. Листаю протоколы допросов пленных: 35‑я пехотная дивизия, 20‑я танковая дивизия, 6‑я пехотная дивизия, 41‑й танковый корпус… Это все вермахт, офицеры которого распоряжались о создании лагерей смерти, а солдаты старательно делали все, чтобы за колючую проволоку никто не вышел живым. В документах содержится также немало ответов на единственный вопрос: испытывали ли оккупанты хоть толику вины за творимые ими злодеяния? На допросах гитлеровцы признают, что их поступки были бесчеловечными, но тут же бесстрастно добавляют, как это сделал бывший командир 110‑й пехотной дивизии Э. фон Куровски:
«Моему участию в организации и проведении мероприятий по организации лагерей не придаю никакого значения потому, что я действовал по приказу».
Вот и весь сказ о нацистском раскаянии.
«В пути следования из этого лагеря немецкие солдаты и полицейские, сопровождавшие нас, при малейшем отставании избивали палками, подгоняя нас вперед. Я сама, идя, нагнулась застегнуть туфель. В это время немецкий солдат ударил меня палкой по спине. Отстающих от колонны немцы просто пристреливали. Я сама видела такой факт. Впереди меня шла неизвестная для меня женщина, лет 30 — 35, с грудным ребенком на руках. Идя, она нагнулась, желая поправить находившийся у нее на спине мешочек. В это время немецкий солдат выстрелил в нее из автомата и убил бывшего на руках у этой женщины грудного ребенка. Она выпустила из рук трупик ребенка и, подгоняемая ударами палок, пошла вперед. Труп ребенка остался лежать на дороге. Во время движения впереди и сзади меня слышалась стрельба конвоя. Я сама видела лежавший у края дороги труп неизвестного мне мужчины, застреленного конвоем впереди меня. У него голова была размозжена…
Из воспоминаний Н. К. Андреевой из села Ковчицы-2 Паричского района».
В сборнике документов обращает на себя внимание следующее обстоятельство. Несмотря на послевоенный хор голосов (особенно на Западе), вопящих о непогрешимости солдат вермахта и взваливающих всю вину за зверства на части СС, архивные материалы свидетельствуют об обратном. Мирное население уничтожали обычные регулярные части. Листаю протоколы допросов пленных: 35‑я пехотная дивизия, 20‑я танковая дивизия, 6‑я пехотная дивизия, 41‑й танковый корпус… Это все вермахт, офицеры которого распоряжались о создании лагерей смерти, а солдаты старательно делали все, чтобы за колючую проволоку никто не вышел живым. В документах содержится также немало ответов на единственный вопрос: испытывали ли оккупанты хоть толику вины за творимые ими злодеяния? На допросах гитлеровцы признают, что их поступки были бесчеловечными, но тут же бесстрастно добавляют, как это сделал бывший командир 110‑й пехотной дивизии Э. фон Куровски:
«Моему участию в организации и проведении мероприятий по организации лагерей не придаю никакого значения потому, что я действовал по приказу».
Вот и весь сказ о нацистском раскаянии.
Памятник-напоминание на территории д. Короткевичи о сожженных деревнях Братки, Грушка, Залесье, Замостье, Красновка. 18 февраля 1985 г.
Озаричи после освобождения. Март 1944 г.