В Кличевском районе, что в годы Великой Отечественной войны стал одной из самых крупных партизанских зон в стране, есть мемориал на месте уничтоженных и не возродившихся деревень Вязень и Селец. Только в этих двух селах каратели уничтожили 140 человек. А всего за период немецкой оккупации здесь из 177 деревень была сожжена 81.
На начало войны в Вязене насчитывалось 17 домов, 80 жителей, в Сельце — 11 хат, 60 человек. Оба села дотла сожгли оккупанты: на территории района действовало одно из самых жестоких соединений СС — особое формирование под командованием Дирлевангера, специализировавшееся на борьбе с партизанами, проведении карательных операций.
Из протокола допроса Емельяна Цмыга, проживавшего в Вязене:
«Наше село, соседние — Селец, Ольховка, Суша и Усакино — находились в партизанской зоне. Весной 1942-го пришли немцы. Узнав об этом, партизанские отряды Ливенцева, Изоха и Свистунова устроили засаду, нескольких фашистов убили, остальные отступили. Спустя два-три дня карательный отряд вернулся, спалил Сушу, Селец, Вязень и Ольховку (Усакино еще раньше)... Местные понастроили землянки. А в августе 1942-го нагрянувшие изверги заставили меня, Василия Кривоноса и Максима Цмыга гнать отобранных у сельчан коров на Кличев... Когда мы вернулись, не застали никого из земляков. Лишь через несколько дней обнаружили на картофельном поле яму с убитыми. В ней были моя жена, два сына, сестра, две ее дочери, невестка, четверо внуков, остальные сельчане».
Родственница Емельяна Трофимовича Мария Цмыг, когда в Вязень пришли враги, схватила в охапку детей, одному из которых был год, второму — два с половиной, и поползла в лес. Это и спасло.
— Между Вязенем и Сельцом, что располагались метрах в 400 друг от друга, было картофельное поле. Туда каратели согнали сельчан, заставили углубить бурты, прыгать в яму, расстреливали на лету, — рассказывает старший научный сотрудник Кличевского краеведческого музея Лидия Ачинович. — Сегодня о загубленных селах и людских душах напоминает памятник «Расколотая хата», валуны «Вязень» и «Селец» на полуразрытых курганах.
Из протокола допроса Емельяна Цмыга, проживавшего в Вязене:
«Наше село, соседние — Селец, Ольховка, Суша и Усакино — находились в партизанской зоне. Весной 1942-го пришли немцы. Узнав об этом, партизанские отряды Ливенцева, Изоха и Свистунова устроили засаду, нескольких фашистов убили, остальные отступили. Спустя два-три дня карательный отряд вернулся, спалил Сушу, Селец, Вязень и Ольховку (Усакино еще раньше)... Местные понастроили землянки. А в августе 1942-го нагрянувшие изверги заставили меня, Василия Кривоноса и Максима Цмыга гнать отобранных у сельчан коров на Кличев... Когда мы вернулись, не застали никого из земляков. Лишь через несколько дней обнаружили на картофельном поле яму с убитыми. В ней были моя жена, два сына, сестра, две ее дочери, невестка, четверо внуков, остальные сельчане».
Родственница Емельяна Трофимовича Мария Цмыг, когда в Вязень пришли враги, схватила в охапку детей, одному из которых был год, второму — два с половиной, и поползла в лес. Это и спасло.
— Между Вязенем и Сельцом, что располагались метрах в 400 друг от друга, было картофельное поле. Туда каратели согнали сельчан, заставили углубить бурты, прыгать в яму, расстреливали на лету, — рассказывает старший научный сотрудник Кличевского краеведческого музея Лидия Ачинович. — Сегодня о загубленных селах и людских душах напоминает памятник «Расколотая хата», валуны «Вязень» и «Селец» на полуразрытых курганах.
На валуне «Вязень» — табличка:
«Той скрываўлены ранак быў чорны ад горкага дыму,
I дрыжэла земля ад смяротнага стону ахвяр.
Боль пякучы ў сэрцы стрымайце,
Беражыце Радзiму,
Каб нiколi не выбухнуў новы ваенны пажар!»
На фото, что протягивает мне Лидия Ачинович, рядом с валуном — мужчина с ребенком:
— Это Михаил Цмыг — один из сыновей Марии Ефимовны. Выживший в аду, он после войны уехал из этих мест, но присутствовал на открытии мемориала — с дочкой. В августе 1942-го кроме его семьи и трех погонщиков скота уцелел еще один паренек из деревни Вязень, историю спасения которого долгие годы знали лишь близкие.
«Той скрываўлены ранак быў чорны ад горкага дыму,
I дрыжэла земля ад смяротнага стону ахвяр.
Боль пякучы ў сэрцы стрымайце,
Беражыце Радзiму,
Каб нiколi не выбухнуў новы ваенны пажар!»
На фото, что протягивает мне Лидия Ачинович, рядом с валуном — мужчина с ребенком:
— Это Михаил Цмыг — один из сыновей Марии Ефимовны. Выживший в аду, он после войны уехал из этих мест, но присутствовал на открытии мемориала — с дочкой. В августе 1942-го кроме его семьи и трех погонщиков скота уцелел еще один паренек из деревни Вязень, историю спасения которого долгие годы знали лишь близкие.
К валуну приходят люди почтить память погибших.
Еще недавно считалось, что за период оккупации в Кличевском районе враги сожгли 69 деревень. Сегодня на скорбной карте района их 81.
— В ходе карательных операций некоторые села сжигались не раз. Деревня-партизанка Усакино — дважды. Дважды палили фашисты Воевичи и Сушу, трижды — Ковязу и Жердище, — перечисляет Лидия Ачинович. — От многих огненных деревенек, что не упомянуты ни в книге «Память», ни в архивах, остались лишь плодовые деревья и названия: Топило, Новый Мост, Звальня, Буховка, Ревок, хутор Сотное... Они исчезли с карты района в 1950—1970-е годы, но уже в наши дни Кличевской районной прокуратуре удалось отыскать очевидцев военных событий, которые помнят, что, к примеру, в Звальне в 1942-м каратели уничтожили все 20 дворов, 16 человек. Всего же за годы оккупации район потерял около 4 тысяч мирных жителей.
В 2021-м в Усакино отыскали три ранее неизвестных места захоронения, где покоились более 100 сельчан. В 2022 году в ходе расследования уголовного дела о геноциде районная прокуратура установила еще четыре неучтенных захоронения. Останки жертв геноцида в 2022-м и 2023-м перезахоронили в городском сквере Кличева.
Среди них — две семьи, расстрелянные извергами летом 1942 года во время карательной операции «Адлер» на лесной поляне: муж и жена Томашовы, их дочери Соня, Нина, Анюта, Люся и соседская девочка, Василий Заяц, его жена Дарья, дети — Анна, Фекла, Надежда, Мария, Петр, зять Яков и двое его детей.
— На месте, где они жили в войну, обнаружили личные вещи: обувь, кухонную утварь, женские украшения, которые передадим краеведческому музею, — уточнил прокурор Кличевского района Александр Терещенко.
В витрине музея уже представлены свидетельства геноцида мирного населения: «Сообщение ЧКГ по установлению злодеяний немецко-фашистских захватчиков» — один из первых документов о материальном ущербе, датированный 1945-м, редкий знак Ordnungsdienst — службы полиции, следившей за порядком в гетто, обуглившиеся расческа и ложка с пепелища деревень Вязень и Селец.
Кличевский краеведческий стал победителем областного конкурса на лучшую музейную экспозицию, посвященную жертвам геноцида в Могилевской области. И эта работа будет продолжена — в целях формирования объективного отношения общества к историческому прошлому, сохранения памяти о трагедии мирного населения в годы войны.
— В ходе карательных операций некоторые села сжигались не раз. Деревня-партизанка Усакино — дважды. Дважды палили фашисты Воевичи и Сушу, трижды — Ковязу и Жердище, — перечисляет Лидия Ачинович. — От многих огненных деревенек, что не упомянуты ни в книге «Память», ни в архивах, остались лишь плодовые деревья и названия: Топило, Новый Мост, Звальня, Буховка, Ревок, хутор Сотное... Они исчезли с карты района в 1950—1970-е годы, но уже в наши дни Кличевской районной прокуратуре удалось отыскать очевидцев военных событий, которые помнят, что, к примеру, в Звальне в 1942-м каратели уничтожили все 20 дворов, 16 человек. Всего же за годы оккупации район потерял около 4 тысяч мирных жителей.
В 2021-м в Усакино отыскали три ранее неизвестных места захоронения, где покоились более 100 сельчан. В 2022 году в ходе расследования уголовного дела о геноциде районная прокуратура установила еще четыре неучтенных захоронения. Останки жертв геноцида в 2022-м и 2023-м перезахоронили в городском сквере Кличева.
Среди них — две семьи, расстрелянные извергами летом 1942 года во время карательной операции «Адлер» на лесной поляне: муж и жена Томашовы, их дочери Соня, Нина, Анюта, Люся и соседская девочка, Василий Заяц, его жена Дарья, дети — Анна, Фекла, Надежда, Мария, Петр, зять Яков и двое его детей.
— На месте, где они жили в войну, обнаружили личные вещи: обувь, кухонную утварь, женские украшения, которые передадим краеведческому музею, — уточнил прокурор Кличевского района Александр Терещенко.
В витрине музея уже представлены свидетельства геноцида мирного населения: «Сообщение ЧКГ по установлению злодеяний немецко-фашистских захватчиков» — один из первых документов о материальном ущербе, датированный 1945-м, редкий знак Ordnungsdienst — службы полиции, следившей за порядком в гетто, обуглившиеся расческа и ложка с пепелища деревень Вязень и Селец.
Кличевский краеведческий стал победителем областного конкурса на лучшую музейную экспозицию, посвященную жертвам геноцида в Могилевской области. И эта работа будет продолжена — в целях формирования объективного отношения общества к историческому прошлому, сохранения памяти о трагедии мирного населения в годы войны.
Лидия Ачинович.
Как удалось выжить однофамильцу Лидии Ачинович — Ивану Ачиновичу, оказавшемуся в расстрельной колонне, рассказала его дочь Вера Лесковец:
— На тот момент моему отцу только исполнилось 16 лет, он шел с родителями в толпе, понимая, что им вынесен смертный приговор: каратели гнали их на поле под дулами автоматов... Его спасло чудо, чья-то сильная рука толкнула сзади в спину: «Беги!» Он «нырнул» в густое ржаное поле, и, затаившись, слушал, как гремели выстрелы, кричали женщины, захлебывались от плача дети. От ужаса и горя поседел. Когда стемнело и звуки затихли — пополз, пока не наткнулся на что-то липкое. Это была кровь его односельчан — могила, которую изверги замаскировали корчами.
На место массовой казни фашисты вернулись утром: прочесывали лес, поле. И снова судьба миловала Ивана: один из карателей прошел в метре, не заметив подростка: чтобы высокая рожь не била по лицу, полицай прикрывал его рукой.
С 1943-го Иван Ачинович на фронте мстил врагам за погибших близких, односельчан. Дошел до Берлина. В 1944 году дважды на протяжении одного месяца был награжден медалью «За отвагу»!
— Мы с детьми бываем на месте уничтоженных деревень, потому что никто не должен забывать, сколько горя принесла война, — подчеркивает Вера Лесковец. — Август 1942-го — трагический и для семьи моего мужа. Его отец Иван Лесковец — из Сельца. Живший в Минске, перед тем, как уйти на фронт, привез сюда к родителям жену и двоих детей, не ведая, что тем самым обрекает их на смерть. Уже после войны, когда у него была другая семья, в которой родился мой будущий супруг, Ивана пригласили на вскрытие могилы — жертв геноцида надо было перезахоронить по-людски. По шикарной русой косе опознал первую жену — она держала на груди годовалую дочку, рядом лежала мать Ивана, сжимавшая ручку его старшей, трехлетней дочки...
— На тот момент моему отцу только исполнилось 16 лет, он шел с родителями в толпе, понимая, что им вынесен смертный приговор: каратели гнали их на поле под дулами автоматов... Его спасло чудо, чья-то сильная рука толкнула сзади в спину: «Беги!» Он «нырнул» в густое ржаное поле, и, затаившись, слушал, как гремели выстрелы, кричали женщины, захлебывались от плача дети. От ужаса и горя поседел. Когда стемнело и звуки затихли — пополз, пока не наткнулся на что-то липкое. Это была кровь его односельчан — могила, которую изверги замаскировали корчами.
На место массовой казни фашисты вернулись утром: прочесывали лес, поле. И снова судьба миловала Ивана: один из карателей прошел в метре, не заметив подростка: чтобы высокая рожь не била по лицу, полицай прикрывал его рукой.
С 1943-го Иван Ачинович на фронте мстил врагам за погибших близких, односельчан. Дошел до Берлина. В 1944 году дважды на протяжении одного месяца был награжден медалью «За отвагу»!
— Мы с детьми бываем на месте уничтоженных деревень, потому что никто не должен забывать, сколько горя принесла война, — подчеркивает Вера Лесковец. — Август 1942-го — трагический и для семьи моего мужа. Его отец Иван Лесковец — из Сельца. Живший в Минске, перед тем, как уйти на фронт, привез сюда к родителям жену и двоих детей, не ведая, что тем самым обрекает их на смерть. Уже после войны, когда у него была другая семья, в которой родился мой будущий супруг, Ивана пригласили на вскрытие могилы — жертв геноцида надо было перезахоронить по-людски. По шикарной русой косе опознал первую жену — она держала на груди годовалую дочку, рядом лежала мать Ивана, сжимавшая ручку его старшей, трехлетней дочки...