Деревня Спорковщина находится в нескольких километрах от Лиды. На первый взгляд — обычная белорусская глубинка, ничего примечательного: аккуратные сельские домики за деревянными заборчиками и цветами в палисадниках среди ухоженных полей. Даже всезнающий интернет выдает об этом селе скудную информацию, касающуюся его географических координат и расположения на карте. И тем не менее этому месту, возможно, в скором будущем предстоит приобрести нарицательное значение в связи с невиданными зверствами, творившимися здесь в годы Великой Оте­чественной войны. Пролить свет на подробности этих преступлений фашизма стало возможным благодаря давним воспоминаниям участницы происходивших здесь событий, которой уже нет в живых.
16 лет назад в редакцию «Лидской газеты» пришли две немолодые женщины. Они хотели рассказать историю своего военного детства. Встретившая их журналистка как можно подробнее записала воспоминания посетительниц и опубликовала в районке.

...В 1941 году фашисты сожгли более десяти деревень Ярцевского района Смоленской области за то, что их жители помогали продуктами отступавшим солдатам Красной армии. Среди них было село Ново-Лосево, где жила семья двух посетительниц — мама и пятеро деток, включая тех самых девочек, Машу и Тоню Ивановых. Оставшихся в живых сельчан немцы погнали на запад. Сотни километров взрослых гнали пешком, детей иногда подвозили на подводах. В пути их размещали в концлагерях, кого-то там оставляли, а других гнали дальше. Для Ивановых конечным пунктом стал детский концентрационный лагерь в деревне Спорковщина, разместившийся в бывшей школе.

Посетительницы, тогда еще совсем малышки, вспоминали высокий плотный забор с колючей проволокой, ограничивавший территорию концлагеря. На первом этаже в классах и коридорах фашисты устроили дощатые нары в несколько уровней до самого потолка. Некоторым взрослым разрешили остаться рядом с детьми, чтобы избавить от забот персонал. С девочками находилась их мама. В концлагере дети жили вплоть до 1944 года. Именно тут Машенька, которая попала за колючую проволоку грудничком, училась ходить и говорить.
«Особенно страшным в конц­лагере было утро, — приводит уникальные воспоминания «Лидская газета». — Немцы выводили нас на школьный двор, строили и отбирали из строя самых крепких на вид. Этих детей уже ждала немецкая санитарная машина, приезжавшая в лагерь еженедельно, которая вскоре их увозила. Не помню уже, как в лагере появились эти слухи, но для нас не было секретом: увезенные дети становились донорами крови для раненых фашистских солдат. Самое страшное, ни один из увезенных на санитарной машине больше уже никогда не возвращался в лагерь в Спорковщине. Одних детей увозили, а на их место постоянно привозили других. Лагерные жернова быстро перемалывали короткие жизни детишек».
После войны девочек разыскал вернувшийся с фронта отец, и семья Ивановых осела в Лиде. Свое пребывание в детском концлагере дети постарались забыть как страшный сон. Забыло о нем и общество, в мирном благодушии простив фашизму это страшное преступление. В здании снова разместили школу, она функционировала до 2007 года, а по дворику, где когда-то отбирали ребят для отправки на смертельное донорство и закапывали дощатые гробики, на переменках резвилась детвора. Позже площадку с деревянным строением выкупил частник, сейчас это его собственность.

Несмотря на то что информация, опубликованная в статье 2006 года, была уникальной и рассказывала о вопиющих фактах геноцида, эффекта разорвавшейся бомбы она тогда не произвела. Канула на фоне будничных забот. Но попалась на глаза лидчанину Леонтию Тиминскому. Тот пробовал стучаться в разные двери с просьбой узнать подробности, найти свидетелей, документы — хоть что-нибудь и установить на месте концлагеря хотя бы памятный знак. Везде выслушал вежливый отказ. И только спустя полтора десятилетия, увидев, как много внимания уделяется в наше время восстановлению исторической правды, достал из-под сукна старую статью. Пенсионер побывал на приеме у члена Совета Респуб­лики Екатерины Серафинович и прокурора рай­она Станислава Дмуховского.
Здание Спорковской школы в наше время практически не изменилось со времен трагических событий
Разговор двух неравнодушных людей положил начало новому расследованию в деле о геноциде
Девочек спасло только то, что они были очень худенькими и перед каждым построением протискивались под нижний ярус деревянных нар, где и лежали тихо-тихо, затаив дыхание. Удивительно, но педантичные немцы учет контингента, находящегося в лагере, не вели. Видимо, считали славянских детей не слишком ценным расходным материалом, количество которого всегда можно восполнить.

«Там была девочка-латышка, у нее в концлагере умерли бабушка и брат. Ее пригрела наша мама, заботилась о ней, как и о нас, насколько это было возможно в тех жутких условиях, — рассказывала газете Антонина Стефановна (Тоня Иванова). — Может, она и выжила благодаря этому. Где сейчас, не знаю. Хочется только надеяться, что она, подобно некоторым своим соотечественникам в Латвии, не возносит фашистов на пьедестал. В те годы против них сплотились все, кому они несли горе, независимо от национальности. Мы, уроженцы России, никогда не забудем, как узникам спорковского концлагеря помогало местное население. Как они, рискуя нарваться на автоматную очередь охранников, перебрасывали нам еду через колючую проволоку. Врезались в память имена хозяек, чьи дома стояли сразу за школьным двором. Вечная вам память и благодарность от нас, тетя Маля, тетя Зося, тетя Стася!»
На этот раз просьба активиста была услышана, начато расследование в рамках уголовного дела о геноциде белорусского народа. Были опрошены свидетели, которые подтвердили существование захоронений на территории школы в Спорковщине. Пока еще рано говорить о результатах. Но в прокуратуре утверждают: историческая правда будет восстановлена.
Земля в школьном дворе, возможно, скрывает следы военных преступлений
На территории конц­лагеря было свое кладбище. В основном ослабленные голодом дети умирали от болезней: тифа, малярии, туберкулеза. Бывшие узницы вспоминают: детей хоронили вдоль ограды в гробах, сколоченных из заборных досок. Землю после этого просто разравнивали: ни холмика, ни креста. В следующем году тут вырастет новая трава и даже следа о маленьких мучениках не останется. Чтобы оставить хоть какую-то память, заключенные втыкали в свежие могилы подписанные колышки. После войны кто-то по незнанию убрал деревянные метки, а с ними — возможность идентифицировать погибших.