Немецкие войска подошли к Сенно уже в начале июля 1941 года. Красная армия, отступая, упорно боролась за каждую пядь земли. Именно здесь, под Сенно, состоялось одно из крупнейших танковых сражений Великой Отечественной войны. Советские воины пытались остановить продвижение ударных частей вермахта на Витебск. Не получилось. А дальше — три года оккупации района. В итоге опустошенная земля, множество братских могил, 124 сожженных деревни. Дня Победы не дождался каждый третий житель.
Красивый сосновый лес по обе стороны дороги. Мохнатые кроны как будто кланяются, удивленно разглядывая редких путников. Ведь в последние годы здесь, вблизи Морозовки, кроме водителей лесовозов, мало кто путешествует.
— Отдаленные села потихоньку вымирают, — объясняет управляющий делами Коковчинского сельсовета и по совместительству местный краевед Сергей Тереня. — Вот деревня Завожанье. Только один дачник в родительский дом наведывается — у него тут пасека. Рядом Липно. Тоже никто не живет. Название красивое? Говорят, что в местном лесу было много лип.
Редкие заколоченные дома, остатки когда-то богатых садов, покосившиеся колодцы и одинокий погреб, крепко закрытый на засов прямо посреди уже заросшего огорода. В оставленных деревнях ни единого человека. Печальное зрелище. И только в гнезде аистов, свитом на старом столбе, кипит жизнь: тут готовятся к приему нового потомства. Увы, люди не птицы. И в единожды разрушенное гнездо им уже не так просто вернуться. Тем более когда и возвращаться-то некому. Как в печально известной Морозовке, что в трех километрах отсюда…
Дальше о событиях военных лет в этих глухих местах рассказывает директор Сенненского историко-краеведческого музея Ива Шубко.
— Отдаленные села потихоньку вымирают, — объясняет управляющий делами Коковчинского сельсовета и по совместительству местный краевед Сергей Тереня. — Вот деревня Завожанье. Только один дачник в родительский дом наведывается — у него тут пасека. Рядом Липно. Тоже никто не живет. Название красивое? Говорят, что в местном лесу было много лип.
Редкие заколоченные дома, остатки когда-то богатых садов, покосившиеся колодцы и одинокий погреб, крепко закрытый на засов прямо посреди уже заросшего огорода. В оставленных деревнях ни единого человека. Печальное зрелище. И только в гнезде аистов, свитом на старом столбе, кипит жизнь: тут готовятся к приему нового потомства. Увы, люди не птицы. И в единожды разрушенное гнездо им уже не так просто вернуться. Тем более когда и возвращаться-то некому. Как в печально известной Морозовке, что в трех километрах отсюда…
Дальше о событиях военных лет в этих глухих местах рассказывает директор Сенненского историко-краеведческого музея Ива Шубко.
Таких уединенных уголков в белорусской глубинке фашисты очень боялись. Потому, рассказывает Ива Шубко, и организовали 16–30 августа 1942 года карательную экспедицию против партизан и гражданского населения под кодовым названием «Гриф». Она стала частью плана оккупантов по «очистке и утихомириванию» большого лесисто-болотистого района, примыкающего к шоссейным и железнодорожным коммуникациям в треугольнике Витебск — Орша — Смоленск.
— До 30 августа каратели лютовали в Оршанском и Сенненском районах, — отмечает директор музея. — Архивные документы свидетельствуют: в ходе операции фашисты убили 900 стариков, женщин и детей. Свыше 900 человек вывезли в Германию. Забрали у населения более 1700 голов скота, сожгли несколько деревень. В том числе и Морозовку, жители которой активно помогали партизанам и даже принимали Константина Заслонова.
— До 30 августа каратели лютовали в Оршанском и Сенненском районах, — отмечает директор музея. — Архивные документы свидетельствуют: в ходе операции фашисты убили 900 стариков, женщин и детей. Свыше 900 человек вывезли в Германию. Забрали у населения более 1700 голов скота, сожгли несколько деревень. В том числе и Морозовку, жители которой активно помогали партизанам и даже принимали Константина Заслонова.
Мы идем вглубь зарослей, чтобы найти хоть какие-то напоминания о стоявших здесь домах. Сергей Тереня утверждает: еще недавно были видны каменные остовы бывших фундаментов. Сейчас их сложно отыскать. Но контуры усадеб за восемь десятилетий до конца не исчезли. Где-то попадаются яблони-дички. Вот густая березовая рощица, явно облюбовавшая старый пустырь… Щемящая энергетика здешних мест тревожит душу. Очевидно: людские боль и страдания оставляют вечный след, истерзанная земля все помнит.
— Здесь сгорела и моя прабабушка по отцовской линии, — делится наболевшим Сергей Николаевич. — Отец рассказывал, какой цветущей была деревня, он часто бывал здесь в детстве.
Кстати, Агриппина Брезгунова после войны вышла замуж за односельчанина. Он тоже остался в живых. Вернулся с фронта на пепелище. Так двое жителей Морозовки, память о которой теперь увековечена в мемориальном комплексе «Хатынь», объединили свои судьбы.
— Смотрите, старая верба, — неожиданно показывает краевед на поваленное дерево в два обхвата с выгнившей сердцевиной. — Явно еще тех, военных времен…
Действительно, судя по всему, вербе очень много лет. И она точно пережила пожар, но уцелела тогда. Вот только время беспощадно. Струхневший ствол не выдержал, обломался у подножия. Хотя… Вот оно, чудо: на разлапистых мертвых ветвях сегодня нерешительно пробивается густая зеленая поросль! Похоже, сам отрезанный от корней ствол стал источником питания для многочисленных молодых веточек-деревцев. Это как у людей — уходит старое поколение, оставляя на земле свое продолжение. Где-то далеко, наверное, живут и здравствуют потомки сгоревших здесь людей. Пусть им и всем нам никогда не придется возрождаться из пепла.
— Здесь сгорела и моя прабабушка по отцовской линии, — делится наболевшим Сергей Николаевич. — Отец рассказывал, какой цветущей была деревня, он часто бывал здесь в детстве.
Кстати, Агриппина Брезгунова после войны вышла замуж за односельчанина. Он тоже остался в живых. Вернулся с фронта на пепелище. Так двое жителей Морозовки, память о которой теперь увековечена в мемориальном комплексе «Хатынь», объединили свои судьбы.
— Смотрите, старая верба, — неожиданно показывает краевед на поваленное дерево в два обхвата с выгнившей сердцевиной. — Явно еще тех, военных времен…
Действительно, судя по всему, вербе очень много лет. И она точно пережила пожар, но уцелела тогда. Вот только время беспощадно. Струхневший ствол не выдержал, обломался у подножия. Хотя… Вот оно, чудо: на разлапистых мертвых ветвях сегодня нерешительно пробивается густая зеленая поросль! Похоже, сам отрезанный от корней ствол стал источником питания для многочисленных молодых веточек-деревцев. Это как у людей — уходит старое поколение, оставляя на земле свое продолжение. Где-то далеко, наверное, живут и здравствуют потомки сгоревших здесь людей. Пусть им и всем нам никогда не придется возрождаться из пепла.
— В округе дислоцировались партизанские отряды, — Ива Анатольевна хорошо изучила историю Сенненского края и воспоминания старожилов. — Места удобные. Видите, красивый сухой лес все больше чередуется с заболоченными участками. Лесные мстители чувствовали себя здесь в относительной безопасности. Плюс ко всему в трех километрах от Морозовки железная дорога Витебск — Орша. Там партизаны пускали под откос поезда с вражеской техникой.
Заросли вокруг, а буквально в десятке метров от лесной дороги мемориал сожженным жителям деревни.
Сергей Тереня показывает:
— Памятник поставили прямо на месте захоронения останков людей. А сожгли их вот здесь, рядом. Много лет назад я лично опрашивал свидетелей — Филиппа Дмитриевича и Марфу Федоровну Межниных из соседней деревни. Они рассказывали, как несколько раз пытались пробиться к сгоревшему селу, чтобы узнать о судьбе родителей Марфы и других людей. Но их не пускали фашисты. Уже потом узнают: чудом уцелела только Агриппина Брезгунова со своим трехмесячным сыном Василием. Она спустилась с малышом к ручью, чтобы прополоскать белье. Оккупанты ее не заметили.
Сергей Тереня показывает:
— Памятник поставили прямо на месте захоронения останков людей. А сожгли их вот здесь, рядом. Много лет назад я лично опрашивал свидетелей — Филиппа Дмитриевича и Марфу Федоровну Межниных из соседней деревни. Они рассказывали, как несколько раз пытались пробиться к сгоревшему селу, чтобы узнать о судьбе родителей Марфы и других людей. Но их не пускали фашисты. Уже потом узнают: чудом уцелела только Агриппина Брезгунова со своим трехмесячным сыном Василием. Она спустилась с малышом к ручью, чтобы прополоскать белье. Оккупанты ее не заметили.
…С раннего утра над Морозовкой кружил немецкий самолет. А к обеду сюда подъехали мотоциклисты и пять военных грузовиков. Около 120 карателей требовали выдачи партизан, находящихся якобы в деревне. А потом согнали всех сельчан в один сарай, крытый соломой, и подожгли.
Краевед Сергей Тереня
— Жители Липно видели зарево, чувствовали дым, но подойти ближе им не разрешили — немцы выставили оцепление, — вспоминает рассказы очевидцев краевед. — На следующий день они опять сделали попытку заглянуть в Морозовку — их стали расстреливать из самолета, все еще кружившего неподалеку. И только через два дня земляки попали на место трагедии. Увиденное их ужаснуло. На пожарище стоял жуткий запах, а сгоревших заживо людей уже невозможно было опознать. Так их и похоронили в общей могиле.
В районном музее сохранилась копия исторического документа под номером 18 «Акт о сожжении немецкими оккупантами д. Морозовка Богушевского района и ее жителей». Он подписан представителями обкома партии и руководством партизанского отряда. Датирован все той же трагической датой — 22 августа 1941 года.
«Сего числа, будучи в деревне Морозовке, нами установлено: указанная выше деревня в количестве 12 дворов оказалась сожженной фашистскими мерзавцами дотла. На догорающих пепелищах обнаружено 27 человеческих трупов мужского и женского пола, замученных гитлеровскими шакалами. Из 27 человек оказалось четверо детей от года до трех лет, один из них в пеленках и свизушах, сгоревший на руках матери, пытавшейся вырваться из запертого сарая. Пятеро детей в возрасте до семи лет, и остальные разного возраста. Зверская расправа озверевшего фашизма над группой в 27 человек произошла на почве якобы связи сожженных граждан с партизанами. У означенных граждан фашисты отняли весь скот, хлеб, даже не оставив ни одной курицы. На протяжении двух дней не удалось установить, остался ли кто-либо в живых из проживающих в деревне Морозовке, т.к. никаких появлений жителей не наблюдалось. О чем и составлен настоящий акт».
В районном музее сохранилась копия исторического документа под номером 18 «Акт о сожжении немецкими оккупантами д. Морозовка Богушевского района и ее жителей». Он подписан представителями обкома партии и руководством партизанского отряда. Датирован все той же трагической датой — 22 августа 1941 года.
«Сего числа, будучи в деревне Морозовке, нами установлено: указанная выше деревня в количестве 12 дворов оказалась сожженной фашистскими мерзавцами дотла. На догорающих пепелищах обнаружено 27 человеческих трупов мужского и женского пола, замученных гитлеровскими шакалами. Из 27 человек оказалось четверо детей от года до трех лет, один из них в пеленках и свизушах, сгоревший на руках матери, пытавшейся вырваться из запертого сарая. Пятеро детей в возрасте до семи лет, и остальные разного возраста. Зверская расправа озверевшего фашизма над группой в 27 человек произошла на почве якобы связи сожженных граждан с партизанами. У означенных граждан фашисты отняли весь скот, хлеб, даже не оставив ни одной курицы. На протяжении двух дней не удалось установить, остался ли кто-либо в живых из проживающих в деревне Морозовке, т.к. никаких появлений жителей не наблюдалось. О чем и составлен настоящий акт».
Директор Сенненского историко-краеведческого музея Ива Шубко с фото единственных уцелевших жителей Морозовки.