В 1967 году уже немолодой поэт пробивает создание редакции Белорусской советской энциклопедии при Академии наук Белорусской ССР, взвалив на себя поистине титанический труд руководства издательством и выпуском монументальных энциклопедических словарей на добрых 12 лет, до самой своей кончины. Сегодня издательство носит имя Петруся Бровки.

Только после войны поэт узнает, что от родного дома осталось пепелище, а его старая мать погибла в Освенциме: как говорили, пошла в газовую камеру вместо молоденькой девчонки, дав той шанс на жизнь…

В Первую мировую он оставался одним из немногих грамотных в своей деревне, и все солдатские жены шли в хату к Бровкам: прочитать мужнины письма, всплакнуть, составить ответы, которые под диктовку записывал 9‑летний Петрусь. Все это годы спустя отразится в поэме «1914» — страшной, горькой, как будто вскипели разом все пролитые за эту войну женские слезы…

«Вельмi прыгожыя прыстанкi навакол роднай вёскi. Неабсяжны, на дзясяткi кiламетраў дрымотны хваёвы бор, вузенькая, гаманкая рачулка Вушачка, якая вiхляе па сенажацях i гародах, невялiкае возера, каля плацiны якога таямнiча гуў вадзяны млын, — так со щемящей нежностью описывает поэт свои родные края. — Усё гэта перад вачамi на ўсё жыццё…»

Когда началась Великая Отечественная, Бровка был в Каунасе вместе с Янкой Купалой и Михасем Лыньковым на встрече с читателями: «Ехалi з Каўнаса ў цягнiку, а ў адным з вагонаў ужо везлi раненых з фронту. Па дарозе бамбiлi. Гарэлi ўжо склады, заводы…»

«Глянь в сердце мое…»

Будущий народный поэт БССР родился в деревне Путилковичи Ушачского района в семье простых крестьян. У родителей было десять детей: шесть парней и четыре девочки, не редкость по тем временам. Земельный надел был крохотным для такой большой семьи, потому землепашеством им было никак не прожить. Устин Адамович брался за любой приработок, чтобы прокормить детей, был отличным столяром и плотником: ладил двери, наличники, лавки, свадебные сундуки, в которых деревенские невесты сберегали свое приданое. А еще отец семейства был известным в деревне скрипачом, без которого не обходился ни один праздник: вместе с братьями он играл на свадьбах и вечерних посиделках. Матушка же Алена Степановна слыла лучшей на всю округу ткачихой, швеей и вышивальщицей, к ней с заказами приезжали изо всех окрестных деревень. Но… десять детей — попробуй прокорми всех! Потому ходили Бровки зимой в лыковых лапотках с обмотками, летом босыми, а младшие донашивали за старшими шитые-перешитые одежки:

Как все деревенские дети, с малых лет будущий поэт был приучен к труду: пас гусей, овец, коров. Ночами у пастушьих костров пели песни, деревенские музыканты играли на дуде долгие, тягучие мелодии, шли нескончаемые разговоры, в которых приоткрывалась трудная тайна жизни.

В год Октябрьской революции Петру Устиновичу Бровке было всего двенадцать лет — или уже целых двенадцать, как посмотреть. Новый порядок он принял сразу и всем сердцем: ему теперь открылась дорога к учебе, совсем другой жизни, горизонтам, о которых раньше он и мечтать не мог. Ведь у семьи не было средств даже на скромное сельское училище в Лепеле: окончил всего три курса, на большее не хватило денег… Он читал газеты, восхищался стихами Янки Купалы и Якуба Коласа, пробовал что-то сочинять сам, но в голову мальчишке и прийти не могло, что наступит время, и с «дядькой Янкой» и «дорогим дядькой Якубом» он будет крепко дружен долгие годы…

Комсомольскую работу и первые стихотворные опыты он совмещал с учебой, грызя гранит науки не за страх, а за совесть, и сумел экстерном сдать экзамены в педагогический техникум в Полоцке. Именно здесь, в газете «Чырвоная Полаччына» появилось 18 августа 1926 года стихотворение «Ой, не шапчы, мая бярозка...», подписанное псевдонимом Юрка Баравы. Дальше стихи его в печать идут регулярно, начинающий автор вступает в объединение «Маладняк», где группируются перспективные молодые поэты, а в 1928 году поступает на литературно-лингвистическое отделение Белгосуниверситета.

С юности он крепко сдружился с поэтом Петром Глебкой — настолько, что молодых литераторов часто путали, то называя Бровку Глебкой, то Глебку — Бровкой. Они не обижались, но все-таки поэт, когда впервые публиковал стихотворение уже под собственной фамилией, поддавшись порыву, подписался не «Пятро», а «Пятрусь», чтобы отличаться от приятеля. Так и вошел окончательно в литературу Петрусем Бровкой — раз и навсегда. А еще научился в своих стихах распевность народных песен совмещать с экспериментами и рублеными ритмами кубофутуризма, создав свой собственный неповторимый стиль.

В 1930‑е Бровка активно публикуется, правда, уходит от лирики, с которой начинал, считая, что и поэзия в это бурное время должна служить в первую очередь строительству новой жизни. В 1939‑м на сцене Большого театра БССР поставлена опера «Михась Подгорный», либретто которой по просьбе композитора Евгения Тикоцкого сочинено Бровкой. Она имела грандиозный успех, хотя сам поэт позже признавался: эта работа для него крайне трудна.

В 1918‑м подростком Бровка благодаря грамотности и красивому почерку устраивается работать в Великодолецкий волостной военный комиссариат переписчиком-копиистом, затем был делопроизводителем в облисполкоме, счетоводом в колхозах в Больших и Малых Дольцах… «Вельмi многа мне дала гэтая работа, таму што i ў валасным цэнтры нямала адбывалася падзей, а ўдзельнiчаючы ў iх, i я знаходзiўся ў самай гушчы жыцця нашай вёскi», — считал писатель. Эта страсть быть в центре событий наравне с тягой к письменному слову привела его в селькоры газеты «Бедняк», где Бровка публиковал свои заметки о сельской жизни. Посылает он свои материалы и в «Бeлapycкую вёcку», «Caвeцкую Бeлapycь», «Звязду».

Он был сельским активистом, вступил в комсомол и рвался строить новую, светлую жизнь, легко принимая тяготы сегодняшнего дня, о которых позже напишет с доброй усмешкой:

И при всей этой нагрузке каждое утро он после обязательной прогулки по берегу Свислочи садится за письменный стол — и работает, работает… И чем старше становится Петрусь Бровка, тем сильнее светлое, лирическое начало в его стихах, когда за кажущейся простотой стоит мудрость и великая глубина жизни, доступная только тому, кто искренен и чист душой. Тем драгоценнее россыпь строк, вместившихся под книжные обложки.

Туда, в Освенцим, Петрусь Бровка приедет годы спустя вместе с другом — поэтом Александром Твардовским: «Мы хадзiлi па хмурных бараках, дзе гiнулi тысячы i тысячы, стаялi, апусцiўшы галовы, ля печаў крэматорыя, праз якiя прайшлi дымам сотнi тысяч, схiлялi галовы ля сцяны, дзе расстрэльвалi асуджаных, з нянавiсцю глядзелi на вокны дома, дзе ў час пакаранняў смерцю iграў аркестр i весялiлiся эсэсаўцы. Твардоўскi ўвесь дзень быў маўклiвы. Я нiколi не забудуся, як ля крэматорыя ён па-брацку моўчкi пацiснуў мне руку, быццам падтрымлiваючы. Ён жа ведаў, што тут загiнула i мая мацi. Мы праходзiлi праз велiзарны барак, у якiм разасланыя на падлозе ляжалi валасы — i дзiцячыя, i сiвыя, валасы ўсiх колераў, састрыжаныя перад смерцю, каб выкарыстаць iх пасля для матрацаў…»

В 1945‑м Петрусь Бровка возглавляет журнал «Полымя», в 1948 году становится председателем правления Союза писателей БССР, его избирают и членом ЦК Компартии Белоруссии, и депутатом Верховного Совета СССР. В жизни поэта литературная работа до самого конца идет бок о бок с общественной, творческая деятельность — с заботами о том, чтобы родная земля расцветала, крепла мирная, счастливая жизнь белорусского народа. Две Сталинские премии: в 1947‑м за военные стихи и в 1951‑м. За книгу стихотворений «А днi iдуць» в 1962 году — Ленинская премия. Тогда же — звание народного поэта БССР.

Ушаччину свою Бровка любил всю жизнь нежно, считая самым прекрасным краем, и, бывая в других местах, ревниво оглядывался: не окажется ли вдруг там красивее, чем в родной деревеньке? Как быть тогда? И всякий раз успокоенно выдыхал: нет, как бы ни было хорошо в чужой стороне, а Ушаччина все равно и лучше, и милее.

Любимая песня

На стихи Петруся Бровки белорусскими композиторами написано много песен, но самая любимая и прославленная, конечно, «Александрына», музыку для которой сочинил Владимир Мулявин: «Прайшлi вясна, i лета, i восень, i зiма... Александрына, дзе ты? Шукаю я — няма...» Песню, которую спел Леонид Борткевич, следом за «Песнярами» запел весь Советский Союз, любима она до сих пор.

Память жива

В Минске, в бывшей квартире народного поэта, где он жил и работал с 1951 года и до самой смерти, был создан Государственный литературный музей Петруся Бровки, который впервые принял экскурсантов 29 декабря 1984 года. Первыми руководителями музея были жена поэта Елена Михайловна и его сын Юрий Петрович Бровка. Именем поэта названы улицы в Минске, Витебске, Гомеле, Полоцке, Ушачах и Лепеле.

Тогда же в 1942‑м был вызван в Москву композитор Тикоцкий, горевший новым замыслом оперы, посвященной партизанам, для которой уже и название было придумано — «Алеся». Дальше из переписки видно, как добросовестно Бровка трудится: вот готов детальный план будущего либретто, написано первое действие, второе, третье… И все это сквозь горе от гибели Купалы, на фоне хлопот о собственной семье, бедовавшей в эвакуации в Алма-Ате, забот о том, чтобы Коласу в Ташкент отправлялась его пенсия, в плену бесконечной тревоги: ничего не слыхать о том, как там, в захваченной врагом Беларуси, его мать, жива ли она, уцелел ли бедный, но такой любимый родительский дом… «Ты ходзiш, мацi, сцежкамi вайны / I з вуснаў рвуцца ворагам праклёны. / З братамi прыйдзем мы, твае сыны, — / I выйдзе Беларусь з палону!» — напишет он в стихотворении.

В письме Коласу 4 октября 1942 года Бровка жалуется: «Страшна балiць сэрца, як успомню пра сваю мацi. Чамусьцi яна стала мне снiцца з ночы ў ноч. А як прыгадаю родныя мясцiны, проста не знаходжу сабе месца. Я ўжо даходжу часамi да мiстыкi…»

Кто-то из писателей ехал в эвакуацию, кто-то шел на призывные пункты. Бровка вместе с Максимом Танком и Алесем Кучером был направлен на Брянский фронт, в газету «За Савецкую Беларусь», а в 1942 году оказался в Москве: «Пасля доўгiх блуканняў па франтах нашу газету «За Савецкую Беларусь» аддалi пад загад Заходняга фронту, i мы апынулiся ў Маскве i размяшчалiся ў казармах рэзерву на 5‑м Данскiм завулку. Часта наведвалi Саюз пiсьменнiкаў СССР, каб даведацца пра сваiх таварышаў, якiя траплялi туды, прыязджаючы з розных франтоў». Он много пишет: поэмы «Партызан Бумажкоў», «Паэма пра Смалячкова», «Надзя-Надзейка», «Беларусь», множество стихов, расходившихся по фронтовой печати и сборникам: