Он родился в 1928 году на Гомельщине: деревня Чикаловичи, Брагинский район, простая крестьянская семья. И фамилия его изначально звучала чисто по-белорусски — Вашчанка. Это уже потом, во время учебы в Киеве, паспортистка «переписала» его в документах на украинский лад — и вернуть подлинное звучание родового имени Гавриилу Харитоновичу так и не удалось. Чувство прекрасного досталось ему от матери — подлинное, незамутненное, по-настоящему народное: полесская крестьянка была искусной вышивальщицей, из-под рук которой выходили нарядные узоры. С детства будущего художника восхищала природа родного края — неброского и волшебно притягательного, который по весне заливало талой водой так, что кругом стояло настоящее море. А потом в 1941‑м в этот прекрасный мир ворвалась война…

Отработал год — и поехал доучиваться во Львов, затем по распределению в Кишинев, на солнечную молдавскую землю, которая встретила его гостеприимно и щедро. Приняли хорошо, оценив талант молодого мастера, дали ему квартиру. В 29 лет он стал членом Союза художников СССР. Мог бы жить-поживать на сочном, ярком юге, но… на его картинах по-прежнему было лишь Белорусское Полесье, неброские коричнево-охристые тона — цвета родной земли. И при первой же возможности в 1961 году Ващенко вернулся в Минск: художник Владимир Стельмашонок рассказал, что в Белорусском театрально-художественном институте (сейчас академия искусств) открыт конкурс на вакансию заведующего кафедрой декоративно-прикладного искусства. В этом вузе Ващенко и провел последующие четыре десятилетия, воспитав целую плеяду мастеров.

Но преподавание, в которое он ушел с головой, не мешало собственному творческому развитию. Будучи реалистом, Ващенко никогда не замыкался в каких-то узко очерченных границах. Его натюрморт «Цикламены», который он в 1966‑м показал на молодежной выставке во Дворце искусства, вызвал бурную дискуссию — даже прозвучало убийственное по тем временам слово «формализм». Впрочем, его не очень волновал суд толпы и бормотание завистников: и это же изображение цикламенов, купленных случайно в цветочном магазине возле дома, отправилось в Москву, на ВДНХ, во время Дней белорусской культуры. Натюрморт вернулся оттуда с бронзовой медалью, что было настоящей фантастикой.

То в британском Кембридже, то в США Гавриила Ващенко признавали «Человеком эпохи», «Человеком ХХ века» — а он не слушал ничьих посулов, не купался в лести и хранил верность Родине. Весь устремленный в небо, он был плоть от плоти полесской земли, которую пахали его предки. «Память» — старушка в крестьянской намитке, темное лицо, как со старинной иконы, в обрамлении белого рушника, в руках глиняная миска с яйцами. Гавриилу Ващенко было отпущено 85 лет, но возделанная им нива по сей день прорастает золотыми колосьями. И уже его ученики выпускают в мир своих учеников. Древо жизни протянуло ветви к небу, а над ним кружатся белые аисты, обнимая крылами Беларусь…

Он лишь раз сумел побывать в родных местах после катастрофы, когда рискнул выехать в зону отчуждения вместе с кинематографистами, взявшимися в 1990‑е снимать о художнике документальный фильм.

«Признание дает только одно преимущество: оно запрещает работать хуже, чем можешь. И напротив: вынуждает работать лучше, чем можешь», — говорил Гавриил Ващенко. Его работы разлетелись по десяткам стран и музеев, в Гомеле он открыл собственную галерею, подарив соотечественникам свои холсты. В мастерской держал самое дорогое, то, что ни при каких обстоятельствах невозможно продать, — портреты родных и близких.

Старший брат Николай был на фронте, а Гавриил добрался до партизан. Годы спустя эти воспоминания отозвались картинами «Прорыв» и «Баллада о мужестве». Но тогда он и не помышлял о том, чтобы стать художником, просто рисовал самодельные игральные карты — и другие карты, куда более серьезные, которыми пользовались партизаны, отмечая местоположение гитлеровских войск. Именно с этими «произведениями» он после войны отправился поступать в художественное училище — совершенно внезапно, сам от себя не ожидая. Собирался быть железнодорожником, там студентам давали паек и свой угол в общежитии, — и вдруг в брошенной на улице газете прочел: Киевское училище прикладных искусств объявляет набор студентов. Подхватился и поехал туда — из растерзанной Беларуси в разрушенный город, где спать приходилось в актовом зале училища, в котором по ночам студенты, случалось, замерзали насмерть. А он выжил. В холоде и голоде, на мизерном хлебном пайке. И остался верным своему призванию. На первом курсе его учила Татьяна Яблонская — будущая знаменитая и великая. «Наши педагоги получили образование в Париже, Вене. Обо всех веяниях, течениях в живописи мы узнавали из первых уст. На занятии учитель мог вытащить папку с листами и сказать: «А вот так рисовал Миша Врубель», — вспоминал художник. Именно в годы учебы он обнаружил в себе тягу к монументальному искусству.

«Когда переехал в Минск, здесь на меня тут же навешали ярлыков и нередко прижимали, — вспоминал художник. — Встретили в штыки и определили в формалисты. И поскольку я стоял за то, что культура всегда национальна, меня объявили националистом». Признание в столице Советского Союза стало спасением, а еще — помощь директора Национального художественного музея Елены Аладовой, доброго гения белорусских художников ХХ века. Именно она «пробивала» через Выставком произведения Ващенко, Савицкого, Щемелева, которые функционеры от искусства не хотели пускать на всесоюзные выставки, — и работы возвращались оттуда с наградами. Так получила серебряную медаль имени Митрофана Грекова «Баллада о мужестве» — картина, изобразившая партизанский лес как крепость, с высоты птичьего полета. Так золотой медали на ВДНХ удостоилась работа Гавриила Ващенко «Мое Полесье», на которой кружат знаменитые аисты…

«Испокон веков», 1981 г.

«Мое Полесье», 1970 г.

«Материнские крылья», 1970 г.

Белые крылья

От родной деревеньки осталось пепелище, семья Ващенко чудом выжила после облавы: их уже вели на казнь, когда к отряду фашистов примчался мотоциклист с распоряжениями и, видимо, велел не задерживаться. И лишенных домов людей оставили в живых — врагам оказалось некогда убивать...

«Баллада о мужестве», 1974 г.

А еще именно Ващенко спас от сноса и переделок столичный Красный костел: в нем, полуразрушенном, был склад киностудии и предполагалось, что на этом месте будет Дом кино. Художнику предложили разработать интерьер и сделать витражи. «Витражи я посвятил теме кино, — рассказывал впоследствии Ващенко. — Если присмотреться, три «розы» в костеле — это ведь типичный фотообъектив. Причем цветовая гамма выбрана не случайно — это сочетания цветов флагов всех союзных республик. Кстати, это здание собирались сносить. Но когда Петр Машеров увидел, какой ансамбль мне удалось там сделать (солнце как раз озарило витражи — они засверкали), он был поражен и сказал: «А мы такую красоту хотели уничтожить!»

Черным днем стал для Гавриила Ващенко день аварии на Чернобыльской АЭС. Его родная деревня оказалась в зоне отчуждения… Внешне он был спокоен, но боль прорывалась в картинах: стремительные кони, пытающиеся уйти от беды, которых накрывает ядовитое облако, — «Радиация». «Чернобыльский реквием», «Звезда Полынь», «Мать-мученица», «Беда», «Чернобыльские яблони»…

Витражи в Красном костеле, Минск, 1975 г.