В 1924‑м стал студентом белорусского педтехникума имени Всеволода Игнатовского — учебного заведения, куда стекались жадные до знаний сельские комсомольцы и где молодежь наставляли Якуб Колас и Язеп Лёсик. В этом окружении, где все восхищались художественным словом, проникались любовью к родной речи, под чутким наставничеством Коласа, с его незаурядным педагогическим даром, Глебка и нашел себя по-настоящему, прочно и навсегда решившись связать свой путь с литературой. Студия литературного объединения «Маладняк» очертила круг, куда вошли и земляки, знакомые по узденской семилетке — Павлюк Трус, Алесь Якимович, а еще Максим Лужанин, Андрей Александрович, Сергей Дорожный, другие начинающие авторы. Тогда же Глебка впервые увидел свои стихи напечатанными. «Нараджэнне паэта, як вядома, не супадае са з’яўленнем на белы свет, — напоминал Максим Лужанин. — Пятро Глебка як паэт нарадзiўся ў газеце «Савецкая Беларусь», калi быў надрукаваны верш, якi марна шукаюць у кнiгах паэта…» Стихи о революции, о комсомоле, о деревенской жизни, о горячей юношеской любви, о красотах родных полей — все это, написанное несколько в есенинском духе, вошло в первый сборник поэта под названием «Шыпшына», которым Глебка громко заявил о себе. Правда, в «Маладняке» он пробыл недолго: вместе с Кузьмой Чорным, Кондратом Крапивой, Змитроком Бядулей, Язепом Пущей он ушел в новое объединение под названием «Узвышша» и стал секретарем одноименного журнала, в котором публиковались ведущие белорусские авторы того времени.

Конец 1920‑х — начало 1930‑х годов Глебка посвящает работе над крупными поэтическими формами: одна за одной пишутся поэмы «Матчыны казкi», «У дарогу», «Трывожны сiгнал», «Хада падзей», «Арка над акiянам», «Арлянка», «Эма», «Ноч у вайсковых лагерах», «Дваццаты год», «Апошняя стрэча», «Карменсiта», «Кара»… 1930‑е годы для Петра Глебки — время становления и расцвета его таланта, хотя в стихах поэта уже в полный голос звучит тревога:

Западный, Центральный, Калининский фронты, затем Москва, работа в газетах «За савецкую Беларусь» и «За свабодную Беларусь», в сатирическом листке «Раздавим фашистскую гадину», в «Партизанской дубинке». Уже тогда он — как будто дальше, в будущее — со спокойным мужеством отвечал тем, кто годы спустя будет пытаться исказить правду об этой войне:

Именно Глебку, известного своими организаторскими талантами, ставят во главе рабочей группы, которая трудится на протяжении девяти лет, пока в 1953‑м не появляется мощный трехтомник, он позже будет неоднократно переиздаваться в течение десятилетий...

Многие годы Петр Глебка отдал научной работе, в поле его зрения была не только словесность, но и весь комплекс отечественной культуры — от народных традиций до современного кинематографа. Стараниями Петра Глебки в 1957 году при Академии наук БССР появился Институт искусствоведения, этнографии и фольклора, тогда же поэт получил звание академика. Также он стал инициатором огромного многотомного собрания белорусского фольклора, подтолкнул научное сообщество к необходимости изучения памятников истории и культуры Беларуси. И все это одновременно с работой на сессиях Генеральной Ассамблеи ООН, с деятельностью депутата Верховного Совета республики, с непрестанным литературным трудом…

Поэт Анатолий Велюгин отмечал способность Петра Глебки даже на злобу дня откликаться лирическим размышлением:

Поэт Пимен Панченко вспоминал, как вместе с Глебкой они трудились в газете «За свабодную Беларусь»: «Я лiчу, што франтавыя вершы Пятра Глебкi — адна з ярчэйшых старонак яго творчасцi. Зрэдку выпадала зацiшная гадзiна. Тады мы з Пятром iшлi ў блiжэйшы лясок, ляжалi на траве i ўспамiналi родную зямлю, перабiралi iмёны знаёмых людзей, назвы гарадоў i вёсак, дзе мы бывалi, назвы траў, кветак, птушак. Аднойчы мы панапiсвалi на кавалачках паперы словы «кнiгаўка», «зязюля», «салавей», «дрозд», «журавель» i iншыя. Скiнулi ўсё ў пiлотку i дамовiлiся: якую хто птушку выцягне — пра тое i верш напiша. Неадкладна, на лясной палянцы. Пятру дастаўся салавей, мне — зязюля. Так з’явiлiся вершы «Аб чым спяваюць салаўi...» i «Ты скажы мне, зязюля...».

Освобождение родной земли от захватчиков стало для Петра Глебки сигналом активно включиться в мирное строительство, в созидание новой жизни, которая воздвигала дома и прокладывала улицы на месте руин и вся дышала надеждой на лучшее будущее.

Великая Отечественная война привела Петра Глебку, как и многих белорусских литераторов, во фронтовую печать, однако сразу приступить к работе поэту не довелось. Первые дни войны были настолько тяжелыми, а события столь стремительными, что многое делалось в спешке и совершенно неорганизованно. Эвакуированную в Смоленск редакцию Глебке пришлось догонять самостоятельно. Он шел пешком вместе с беженцами — в огромном людском потоке, который растянулся на километры, среди людей, нагруженных узлами со скарбом, несущих на руках детей и выбивавшихся из сил. Шел под бомбежками, видя, как гибнут идущие рядом: долго ему еще снились кошмары, в которых оживали виденные в первые дни войны ужасные картины. «I не ведаю, што страшней: цi стаяць пад кулямётным агнём фашысцкiх самалётаў на шашы, цi ляжаць поруч з гэтымi трупамi, забранзавелымi ад сонца, чорнымi ад зямлi i зямлiстымi ад смерцi...» — запишет поэт в своем дневнике.

Он исходил ноги, стерев их в сплошные кровавые мозоли, и вынужден был надеть лапти с тряпичными обмотками: никакая другая обувь просто не налезала. Этот великий исход потом отразится в его стихах:

Певец мужества и надежды

Глебка и в самом деле соединил острую тему с лирикой, отсылку к широко известной парижской площади Конкорд — с древнеримской богиней Конкордией, отвечавшей за согласие: в ее честь строили храмы, когда заканчивался раздор меж народами.

Написано в 1969‑м, а как будто сегодня. Тем и отличается подлинная поэзия — умением смотреть в будущее и говорить о наболевшем даже тогда, когда кому-то кажется, что опасности нет. Глебка как никто знал, что именно поэтической строкой можно прорвать пелену сна, ложного спокойствия, убаюкивающего разум.

О благе Родины он думал до самых последних дней, трудясь над черновиками, живо откликаясь на события, и даже свою гигантскую многотомную библиотеку завещал Академии наук, чтобы редчайшие издания, которые он любовно собирал всю жизнь, и дальше служили новым поколениям.

Петр Глебка родился на Узденщине 6 июля 1905 года. Свою деревеньку Великая Уса годы спустя описывал так: «У час майго маленства гэта была цiхая беларуская вёска, з абымшэлымi саламянымi стрэхамi, з маленькiмi падслепаватымi аконцамi. I хоць называлася яна Вялiкай Усай, было ў ёй тады двароў пяцьдзясят. Прыблiзна пасярэдзiне вёскi, у самай лагчыне стаяла старая сасновая хата маiх бацькоў». Шесть десятин земли было у Глебок, но прожить с них многодетному семейству было невозможно. Отец зарабатывал плотницким ремеслом, старшие дети приносили в дом копейку, трудясь у помещика, младшенькому Петру по малолетству выпадало помогать матери по хозяйству и в огороде, затем наступил черед традиционных «детских» работ: «З самых малых гадоў станавiлiся пастушкамi, затым баранавалокамi, а потым аратымi i касцамi. Гэты шлях прайшоў i я...» — вспоминал поэт.

Протоплазма Бандылевича

Дружба Петра Глебки с Петрусем Бровкой была столь крепка, что они даже завели общий псевдоним для совместного творчества. Так на свет появился писатель Лукаш Бандылевич. Скульптор Заир Азгур, друживший со множеством писателей, даже нарисовал веселый шарж, в котором два поэта объединены в одну гротескную персону, и назвал его «Протоплазма Бандылевича».

Дружили домами

Кондрат Крапива, Петр Глебка и Петрусь Бровка крепко дружили — настолько, что даже в Ждановичах, где писателям выделяли участки под летние дачи, выстроили свои дома рядышком. Поэт Пимен Панченко прозвал этот уголок садового поселка «Канпетры» — в честь Кондрата и двух Петров. В Минске Глебка и Бровка тоже жили недалеко друг от друга, на улице Карла Маркса. Об этом также шутили друзья: «Не iдзi па глебцы, а iдзi па броўцы!»

«Яшчэ адна згадка з нагоды, што паэзiя не памiрае. Верш „Канкордыя“ — вынiк дыпламатычнай мiсii за мяжой. Выдатны, быццам нядаўна напiсаны, верш пра сённяшнi неспакойны, трывожны свет, калi лямантна каркаюць з Белага дома, вiхтаючыся, як цыркачы на каркаломным канаце: у адной руцэ Евангелле, у другой — тэрмаядзерная свечка».

Еще в 1944 году вместе с Якубом Коласом и Кондратом Крапивой поэт берется за монументальный труд — составление русско-белорусского словаря.

Неудивительно, что бедняки, не видевшие просвета, легко приняли советскую власть: с ней появилась надежда на лучшее будущее, для сельской молодежи открывались ранее недоступные возможности — выучиться, стать кем-то большим, чем темный крестьянин-лапотник.

Уже в школьные годы Петр Глебка сам пытался сочинять, даже публиковал стихи в школьном журнале «Вiр», образцами и примером для него, как и для многих его ровесников, стали Якуб Колас и Янка Купала, чья слава уже гремела в молодой республике. «Спачатку я быў здзiўлены тым, што, аказваецца, кнiгi пiшуць i на той мове, на якой гавораць у нас у вёсцы, а затым быў ашаломлены хараством i блiзкiмi, роднымi мне вобразамi гэтых кнiг. Я чытаў iх па некалькi разоў — чытаў сам сабе, чытаў сваiм дамашнiм, чытаў суседзям...» — вспоминал Глебка.

Жизнь Петра Глебки, его путь местами до мельчайших подробностей совпадает с жизнью его одногодков, таких как лучший друг Петрусь Бровка: с малых лет работа и, несмотря на все усилия, крайне бедное существование до революции, учеба урывками…

Именно в военные годы стихи Петра Глебки достигают высочайшего лирического накала, когда каждая строка искренна, выверена и весома, как золотой слиток.